Анатолий Васильев: Настоящее искусство беззвучно
В Российском фонде культуры с 11 по 19 ноября 2019 г. прошла творческая лаборатория театрального режиссёра и педагога, Заслуженного деятеля искусств РФ Анатолия Васильева. Мастер провёл серию практических занятий для студентов Академии кинематографического и театрального искусства Н.С. Михалкова, в ходе которых поделился секретами театрального мастерства в русле традиций русского театра.
В своём эксклюзивном интервью Российскому фонду культуры режиссёр отметил, что отличает современную российскую молодёжь, как ему удаётся передавать театральное наследие и почему драматическое искусство не может быть абсолютно перформативным.
— Анатолий Александрович, в своих интервью и на мастер-классе Вы говорили о разнице поколений артистов, режиссеров, театров. А как меняется поколение зрителей?
— Ваш вопрос попал в самое сердце — это единственное, что не интересует меня в театре. Как мне на него отвечать? Я просто делаю то что делаю. Если человек по определению полезен для общества, то он и создаст что-то полезное, нужное этому обществу. И он не беспокоится о полезности своего продукта — он беспокоится лишь о своем творении. Вы думаете, что Пушкин, сочиняя «Евгения Онегина», думал о том, насколько это произведение будет нужно русскому обществу?
Действительно, публика меняется, зритель меняется, поколение режиссуры меняется, театр меняется. Я уходящая натура, я «осень», а Вам надо с «весной» разговаривать об этом. И действительно, мне трудно, я не могу найти сейчас настоящий общий язык с молодым залом. Театр — это искусство молодых, это не искусство ностальгии. Надо продвигаться дальше.
— В этот раз Вы провели с ребятами 10 дней. Какое впечатление они произвели на Вас?
— Академия Н.С. Михалкова собирает очень хороших людей, не знаю, какие у них профессиональные компетенции, это все-таки постобразование, время покажет. Но качество людей, их интерес, чистота, открытость, любопытство, отсутствие цинизма — это очень хорошо, и мне это понравилось.
— В завершение работы лаборатории Вы выразили желание продолжить занятия.
— Ну это должно быть взаимно. Это ведь еще зависит от желания учеников. Если они захотят дальше двигаться в этом направлении, я пойду им навстречу. В целом мне понравилось это взаимодействие, мне было приятно работать с учащимися Академии.
— Можете ли Вы охарактеризовать современную российскую молодежь?
— Я не культуролог, не политолог, я не хочу об этом говорить. Я не занимаюсь театром в России с 2006 года. Но все, с кем я общаюсь, это замечательное поколение людей. И как-то так получается, что они вокруг меня собираются, и их очень много. Они здороваются, подходят ко мне на улице, в метро, иногда в самых неожиданных местах. Если говорить об этом поколении, это замечательные новые люди.
— Насколько они восприимчивы к искусству?
— Нынешняя молодежь пытлива, она любопытна, и это важно. Мне кажется, что они хотят быть согласованными с прошлым ради будущего. Кажется, что они этого хотят и ищут тропинки, ведущие в прошлое, для того чтобы жить. Я это называю пытливостью.
У каждого поколения свой язык художественной коммуникации, но здесь важно сохранить преемственность. Вот я считаю себя наследником, но не потому что я так думаю, а потому что я по факту таков. Я наследник традиций. Только слово «традиции» не должно восприниматься как какая-то рутина — я наследник в хорошем понимании этого слова. Я наследник по факту самого моего происхождения, потому что я ученик Марии Кнебель.
Мария Осиповна направила меня во МХАТ, где меня принял Олег Ефремов, и я бесконечно благодарен ему за годы творческой дружбы. Однако, будучи воспитанником Художественного театра, я начал работать по совершенно другим принципам — унаследовав традицию, я тут же порвал с ней. И чем больше я отказывался от нее, тем сильнее во мне проявлялась потребность вовлечь в этот культурный пласт новое поколение. Смысл моего присутствия, моей работы в образовании заключается в том, чтобы сохранить здоровой артерию, по которой движется энергия преемственности, сохранить связь поколений.
— Вам удаётся это делать?
— Удаётся. Потому что я стараюсь делать это скромно, деликатно, не назойливо, не менторски. Вместе с тем я стараюсь давать возможность и отказаться от этого, выбрать самостоятельно свой путь. Это очень тонкая, ненавязчивая и аккуратная работа, которая могла бы повернуть взгляд каждого следующего поколения, направить его в самую суть театрального искусства.
— Вы говорили об отсутствии тандема между режиссером и актёром сегодня. Нужно ли надеяться на воссоединение в будущем?
— Да, я не вижу тандема. Это период, его надо прожить. Думаю, что рано или поздно это воссоединение вновь произойдёт, потому что в России очень сильна потребность в драматической культуре. Это период, который надо пережить, и мне в том числе, если меня хватит. Потом настанет другое время. Время сопереживания. Театр слагается исполнителями – актерами. Театр не может долго существовать в таком состоянии, это же драматическое искусство, оно не может быть абсолютно перформативным.
— Как молодому актеру сохранить себя в кино?
— Я не думаю, что это возможно. Современное кино — это продукция, а если это продукция, значит происходят более крутые процессы по обнулению личности. И на выходе получается не человек — продукт.
— Однажды Вы сказали, что театр – это исключительно национальное явление.
— Я говорил только о драматическом театре, и это связано с языком. Театр изъясняется на языке той ментальности, из которой он происходит. Язык в свою очередь связан с натурой человека — его ментальным телом, подсознанием.
— Как иностранный зритель понимает русский театр?
— Особенность театра заключается в том, что он обладает способностью говорить невидимо. Настоящее искусство беззвучно, тихо, оно обволакивает душу человека невидимыми связями. И вот эти невидимые связи притягивают. Ничего особенного делать не надо, иностранный зритель прекрасно понимает русский театр.
- С Вашей точки зрения, культурный код заключен в театре?
- Конечно. Но здесь что получается… Стравинский — культурный код, но и Чайковский — культурный код. Это разные композиторы. Я предпочитаю Стравинского, а не Бородина, Кандинского, а не Перова или Шишкина. И это очень важный момент. Где этот культурный код? Где этот звук? Он в Кандинском и Стравинском? Или он в русской реалистической живописи? Или в русской реалистической музыке? Где он?
Российская культура — это такая скатерть с яствами, которая переворотами 90-х годов была сброшена со стола. Всё оказалось опрокинуто, где-то на грязном полу, на сырой земле, но дальше что-то нужно же было постелить! Это сложный процесс, который пережила Россия, и здесь важно сохранить традицию, не дать оборваться нити, связывающей поколения. Этим и занимаемся.
Фото – Академия кинематографического и театрального искусства Н.С. Михалкова